Аркадий Гайдар - Том 4. В дни поражений и побед. Дневники
– Прощай.
Глава 3
Сквозь голубые окна в облачном небе бросало солнце серебристые пятна на голые поля увядшей земли. Бледно-зеленым холодным светом играли прозрачные дали. К безлюдной деревушке осторожно подходила небольшая разведка.
На единственной улице ничего подозрительного дозорные не заметили. У колодца баба ведрами черпала воду. Бегал с хворостиной, загоняя жеребенка, мальчишка. Старик засыпал лопатой завалинку возле покосившейся избушки.
– Эй! – крикнул, показываясь из-за овинов, дозорный. – Эй, тетка, были здесь?..
Но баба, не дослушав вопроса, бросив ведра, шарахнулась в сторону как полоумная. Испуганно попятился задом старый дед. Распахнулось на мгновение маленькое окошко.
– Ва-аська… Ва-аська… Бе-ги-и!..
Васька скрылся уже где-то под воротами. Исчез старик. Улица вымерла. И только стоял, удивленно подняв голову, жеребенок.
– Боятся.
– Думают – белые.
– Спросить, однако ж, нужно.
– Зайдем в хату.
– Хозяин… хозяин! Выдь на минутку. Молчание.
– Выдь на минутку. Не бойся, мы красные. Молчание.
– Не верят.
– А ты постучи в другую избу. Может, тут и всам-деле нет никого.
У другой избы то же самое.
– Эх, до чего народ довели! Не иначе, через забор лезть придется.
– Ну, лезь. Гоп!
Отперли калитку, вошли в сени, распахнули дверь в хату.
– Здорово, хозяева. Чего боитесь?
Лежала на широкой кровати баба, дергалась всем телом, уткнувшись головой в полушубок. Плакала.
Маленькие полуголые ребятишки крикнули испуганно и жалобно заскулили из груды тряпья.
– Чего плачете… Испугались? Не тронем. Мы красные.
Приподняла чуть-чуть голову, окинула недоверчивым взглядом пришельцев, хотела что-то сказать и молча задергалась снова.
– Чего-то она надрывается?
– Мужика у ей севодни убили… Белые… – послышался старческий, шамкающий голос. Дозорные разглядели в полутемном углу на широкой лавке дряхлую, сгорбленную старуху. – …Сына моего, значит… Утром… Белые…
Тихо забормотала что-то непонятное себе под нос.
Тикал за печкой сверчок: тик-так… тик-так. Плакал бесслезно, врываясь в щелястые окна, осенний ветер.
Вышли на улицу. Ядро разведки уже вливалось в деревеньку. По-видимому, крестьяне убедились, что пришли красные, потому что мужики бегали из избы к избе. Раскрывались окна.
Стрелой вылетел прежний мальчишка и стучал хворостиной в окошко:
– Мамка! Мамка! Отворяй! Товарищи пришли. Мужики окружили подошедшего Николая и торопливо предупреждали:
– Белые были. Казаки.
– Недавно на Артемкино ускакали.
– Сорок человек.
Вьюном вертелся под ногами Васька.
– Пулемет тоже был. За спиной возють, у нас останавливался.
Появились бабы, повыскакали ребятишки. Кучка вокруг красноармейцев росла.
– Ну, а поблизости не слыхать где? – спросил Николай.
– Какое там не слыхать!
– Как собак полно.
– Вчерашний день ваши на Алешкином разъезде с ними схватились.
– Федор вчера из Артемкина пробрался, говорит– человек тридцать ихних товарищи побили.
– А где он? Давайте-ка его сюда. – Николай обрадовался возможности получить верные сведения.
– Его тут нету. У его возле леску хатенка стоит. Кордонный он.
– Далеко?
– С версту. Послать можно, когда надо.
– Пошлите, да поживей.
– Пущай, начальник-ат, солдат-то по домам, – говорил Николаю старик. – Пущай покушают. – Тянул к себе за рукав двух красноармейцев: – Пойдем-ка… Ах ты, господи боже ты мой, какое дело… сколько дожидались-то.
Кто-то командовал, распоряжаясь добровольной охраной:
– Петро! Ты беги к поскотине, на бугре станешь. А ты, Лешка, лезай на Егорову избу, мотри на Назе-мову дорогу. Да не зевайте!
– Усмотрим.
Довольные важностью возложенного на них поручения, пулей понеслись на свои места.
Николай пошел в хату. Там уже суетились, накрывая на стол, хозяева.
– Пожалуйста, пожалуйста, командир! Закусывай уж чего есть.
Придвигали сковороду с горячей, вкусно пахнущей яичницей.
– Угостили бы чем получше, да всё пообожрали, проклятущие. Не то чтобы там петуха или курицу – цыпленка на дворе ни одного не оставили.
Набилась полная изба народа. Говорили почти все разом.
– Никакого житья нету.
– Порют казаки нагайками.
– Солдаты шомполами.
– Мало што еще порют. Убили еще мужика у Агафьи.
– Застрелил офицер из нагану.
– За что?
– Ребятишки у ее. Схоронила крынку с молоком, а казак нашел. Мужик вступился. Не с голоду же, говорит, из-за вас ребятишкам подыхать. Тот его винтовкой хотел вдарить.
– Не хотел – вдарил, а другой намахнулся.
– Ну, в другой намахнулся, он и схватился за приклад-то.
– Отвел рукой от удара.
– Избил казак и к офицеру приволок. Хотел, говорит, винтовку мою отнять.
– И мужик смирный был. На што она ему?
– Ну, а офицер, – известное дело! Вынул наган да и бахнул.
– Ребятишек трое осталось.
Не было ни одного, кого бы не задели белые. Того начисто ограбили, другого вспороли, у третьего хлебом лошадей кормили, у четвертого с бабой охально обошлись – и так без конца.
Старик тревожно спросил вдруг Николая:
– А вы что же, товарищи, других дожидать будете али в разведку?
– В разведку.
Сразу оживленные голоса умолкли. Тяжело вздохнула изба.
– Так, может, не скоро ваши будут?
– Как-не скоро! Наши скоро в Курске будут, а не только у вас.
– Измучились. Деревенька маленькая, кругом овраги. Напускаются на нас чуть што. «Ах, такие-сякие. Красных ждете, пролетария голодраная». А мы, ко-нешно, ждем… Раньше когда – не ждали, а теперь во как ждем…
– Раньше не ждали, – понуро опустив голову, как эхо, повторил опирающийся на палку старик. – А теперь конешно.
В дверях послышался шум. Вошел новый человек.
– Вот и Федор.
– Этот самый?
Подошел к Николаю крепкий, не старый крестьянин и поздоровался левой рукой:
– Здравствуйте. Пришли-таки?
– Пришли, – ответил Николай.
– Я говорил, что все равно придут, – мотнул головой на окружающих. – Моя правда вышла.
– Ну, рассказывай, что в Артемкине… Как они тебя оттуда выпустили?
– А так! Инвалид я, одну руку в германскую еще отхватило. Ну, и пропустили, особливо когда увидали в документе, что два креста за царскую войну имею.
– Много их там?
– Да полка два было.
– А сейчас?
– Сейчас нету. Ушли все по Сосновской дороге. А куда свернут – не знаю: может, на Сосновку, может, на разъезд.
Николай встал и пошел к выходу. Высыпали мужики.
– Уходят товарищи…
– Ничего, теперь скоро придем. Заживете спокойно.
– Не верится ажио.
Приложил свисток к губам и острой струей пронизал воздух. Сбегались красноармейцы.
– Эй, там, быстро! – кричал отдельным запоздавшим кучкам.
– Набили брюхо молоком-то, черти!
– Все, что ли? Становись!.. Смирно!
Стихло все. Умолкла толпа, точно команда относилась и к ней. Притихли любопытные ребятишки. Тревожно рванул поверху ветер. Вздрогнула, насторожившись, деревня.
– Товарищи!.. Орудия…
– Ваши дерутся!
– Да. Это возле разъезда бой. Ого, как грохочут трехдюймовки!
– Шагом марш!
Мужики кланялись, снимали шапки. Стояли плотной, неподвижной кучей.
– Счастлива-ва! Приходите, товарищи!
Сумрак падал на землю. Хмурилось. Снова стояла одинокая, покинутая деревушка.
Глава 4
В полуверсте от Волчанки глубокий, заросший кустами овраг прорезал зеленеющие озимями поля. Дальше расстилалось гладкое, совершенно не пригодное для продвижения разведки поле.
Первый разведчик, взобравшийся на край оврага, едва-едва успел оглянуться, как упал точно подкошенный, распластавшись на мягкой, разрыхленной земле. Пятясь задом, отполз немного и скатился кубарем по склону вниз.
– Что там такое?
– Тсс!.. Тише!.. Казаки. Екнуло сразу сердце.
– По кустам, – приказал Сергей. – Да смотрите, чтобы, кроме наблюдателей, никто ни гугу.
Пробрался наверх, к тому месту, где густыми клоками колыхалась засохшая полынь, чуть-чуть поднял голову. На краю деревушки, привязанные к плетню, стояли три оседланные лошади. Рядом ходил человек. Казачий пост.
– Чуть не напоролись!
– Узнать надо, много ли их.
– Ладонь, а не поле.
– Смотри-ка – еще!
Откуда-то подошли еще двое; все вскочили в седла и унеслись назад по улице.
«Вот тебе и раз! А кто на посту остался?» – подумал удивленный Сергей.
Легкий свист снизу донесся до его слуха. Позади засохшего куста с коричневыми листьями лежали два наблюдателя, внимательно во что-то всматривались и махали ему рукой.
